Ижорские земли расположены в Ленинградской области России, на северо-западе страны. Они находятся на территории, граничащей с Финляндией и Эстонией. Общая площадь ижорских земель составляет около 600 квадратных километров.

По данным проведенной переписи населения, платившего подать в Ингерманландии, в 1732 г. коренных ижорцев было 14,5 тысяч. Исследовавший историю ижоры, ближайших их соседей води и ингерманландских финнов, академик П. И. Кеппен, исходя из тех же данных о податях, сделал заключение, что в 1848 году в 222 селениях Петербургской губернии проживало 17 800 ижорцев, а в 16 селениях Выборгской губернии еще 689 человек такой национальности.

В 1897 году была проведена первая общероссийская перепись населения, в соответствии с которой выявлено всего 31 715 ижорцев, проживающих в стране. Неточность этой переписи понятна при ознакомлении с данными первой переписи населения советского периода – 1926 года. По данным этой переписи число представителей народа в 11 районах Ленинградской области составило 16 030 человек, а за ее пределами еще 107.

По приведенным данным видно, что количество лиц, считавших себя принадлежащими к этому народу, уменьшалось со временем, происходила ассимиляция. Объясняется это тем, что в первые годы Советской власти, а в годы индустриализации – еще больше – ижорцы стали переселяться в большие города. Это предопределило значительные темпы естественной их ассимиляции. Сильнейшее влияние на сокращение численности народа, проживающего в России, оказала Великая Отечественная война. Часть мужчин погибли на фронтах. Многие семьи, оказавшиеся на территории, оккупированной фашистами, были насильно вывезены в Финляндию.

После переписи населения 1959 года в СССР, удалось установить, что проживает 1062 человека, а в 1970 году – 781, из которых 391 – в Ленинградской области. В 2002 году в России проживало 327 ижорцев, в 2010 году — 266, а в 2020 году – 210, преимущественно Ленинградской области (116 чел.) и в г. Санкт-Петербург (51 чел.).

Древние ижорцы были язычниками, верили в духов-хозяев и духов-покровителей, населяющих весь окружающий мир.

Насаждение христианства ижорцы восприняли неохотно, однако к XVII-XVIII вв. повсеместно распространились православные праздники, тесно переплетавшиеся с национальной религией.

Ижорский язык принадлежит к финно-угорской ветви уральской языковой семьи. Изначально он имел 4 диалекта. По мнению некоторых лингвистов, язык ижора произошел от основы древних карел, к которой примешались соседские диалекты. Сейчас живы 2 диалекта:
Нижнелужский;
Сойкинский.

Первый из упомянутых ближе к эстонскому, а второй – к финскому. Литературной формы языка на сегодняшний день нет. Данные переписи свидетельствуют, что в России ижорским языком пользуются 362 человека, что больше, чем число представителей народа, зафиксированных официально. Знавшие родной язык люди числились русскими или карелами. ЮНЕСКО в 2009 году включил язык ижорцев в перечень языков, «находящихся под значительной угрозой исчезновения». Данные переписи населения 2020 года показали, что на территории России ижорским языком владеет всего 70 человек.

Фольклор

Ижорский фольклор довольно хорошо изучен как отечественными, так и зарубежными (в первую очередь финляндскими) специалистами. Последние сыграли немалую роль и в сборе материалов – этим занимались такие ученые, как Э. Лённрот и В. Салминен.

Устное народное творчество води, ижоры и местных финнов тесно связано между собой, но именно ижора сохраняла в наибольшей мере традиции эпической песни. В ижорских селениях, как западных, так и центральных районов края были записаны самые полные и художественно совершенные варианты рун о Куллерво, а также баллад, связанных с именем этого трагического героя эпоса, которые Лённрот включил в полное издание «Калевалы».

Исследователи давно установили существенное отличие ижорского эпоса от других его локально-этнических традиций, в частности – от карельской. Оно заключено, прежде всего, в составе бытовавших у ижоры эпических сюжетов, как в самом их содержании, так и в характере. Несмотря на то, что в некоторых случаях ижорские руны сохранили более древние, чем карельские, мифологические сюжеты, как, например, песни о добывании небесных светил, отношение к мифу в них принципиально иное, чем в карельских. Миф здесь – это уже не рассказ о событиях, как действительно имевших место в далеком прошлом, «в начале времен», он подается как забавный сказочный случай.

В мировом фольклоре широко известен миф о сотворении мира из яйца птицы. Карельская версия этого мифа представляет собой обстоятельный рассказ об истории мироздания. У ижорцев также существовала руна о сотворении мира из яйца. Она близка аналогичной эстонской песне, но далека от карельского мифа.

В ижорской песне говорится о «ласточке, летней птице», «птице воздуха», «дневной птице», которая стремительно летает в поисках места для гнездования. Не найдя такого места «на этой земле» или «в этом краю», она улетает «за девять морей» где находит «три кочки», на которых свивает три гнезда и откладывает в них яйца. Поднимается ветер, гнезда падают в воду. Ласточка заказывает кузнецу грабли и с их помощью разгребает все море, находит яйца, и тогда из них возникают небесные светила – солнце, луна и звезды.

По другой версии, птица свила гнездо на палубе корабля, и когда яйца скатились в море, на месте их падения возник дивный остров, на острове – зеленый луг, на лугу – девушка, к которой стали приезжать сваты.

От космогонического мифа в обеих этих версиях сохранились только рудименты, в которых не всегда бывает просто разглядеть первоначальный мифологический мотив.

В ижорской руне все рационалистично, фантастика допускается только при объяснении возникновения небесных светил из частей яйца, но и здесь нередко скрывается скептическая усмешка. Подобный рационализм характерен и для других сюжетов с мифологическими мотивами, а свойственная карельскому эпосу героика здесь снижается до уровня бытовых событий. Так, например, выросший у «ворот брата», «под окошками отца» большой дуб, который мешает солнцу и луне катиться по небу, птицам лететь по воздуху, людям проходить по земле, срубает не мифический герой, а родной брат певицы. Из древесины или щепок этого «мирового дерева» возникают не колдовские стрелы, порождающие боль в человеческом организме («колики»), как в карельской руне аналогичного содержания, а создаются бытовые предметы: ложки, миски, веретена, лодки и даже «баня для сестры». Да и сам дуб утратил черты священного мирового дерева, подпирающего своей кроной небосвод и удерживающего все мироздание, речь идет просто о бытовом случае, о выросшем не на месте дубе, который всем мешал.

Характерна и концовка этой руны (в большинстве вариантов). Ее задача явно состоит в низведении всего сказанного до уровня пародии.

Национальный костюм

Первые описания одежды ижоры встречаются в трудах исследователей XVIII века.

Женская одежда до конца XIX века сохраняла архаические черты. Кроме того, она имела региональные особенности.

Одежда ижорцев в ее архаичных формах позволяет проследить некоторые общие черты с одеждой привыборгской корелы, позднее испытавшей финское влияние. Сохранились отрывочные сведения, что аналогичные формы одежды в прошлом встречались на Карельском перешейке у местных финнов-эвремейсет (лютеранизированные карелы).

В ней можно увидеть также некоторые восточные влияния, идущие из Поволжья (украшения раковинами каури, серьги своеобразной формы).

Отмечаются и некоторые старые славянские влияния, в частности, височные кольца.

Ижорский костюм XVIII века очень напоминает костюм Кревингов, правда ижорский более сложный и многокомпонентный.

Длинную холщовую рубаху закрепляли у горла овальной пряжкой из серебра, украшенной жемчугом или камнями — фибулой. Поверх надевали состоящий из двух частей сарафан: на одно плечо накидывали шерстяное полотнище на лямке, закрывавшее левый бок. Более широкое полотнище синего или черного цвета крестообразно закрепляли на другом плече: оно закрывало правую часть туловища.

Дополняли наряд передником, расшитым продольными полосами из бисера и раковин каури, сложным узором с использованием жемчуга.

Обязательный аксессуар — спинной пояс, крепившийся ремешками на поясе. На него подвешивали «змеиные головы», как называли каури. Украшали пояс вышивкой золотыми, серебряными нитями. Задача украшения — защита от злых духов.

Женщины разделяли волосы на 3 части: боковые закручивали жгутом или заплетали в косы и укладывали на висках, затылочную – скручивали в пучок; поверх надевали полотенчатый убор (саппано), с длинным задним концом, который спускался на спину, заправлялся за пояс и доходил до подола. «Саппано» был особенно нарядным: вышит золотыми и разноцветными нитями, доходящий до пят узорчатый «хвост» - пурста, когда женщина шла по берегу моря или по высоким холмам, ветер раздувал «саппано», как парус. Саппано замужние женщины должны были носить всю жизнь, не снимая ни днем, ни ночью.

В ушах ижорки носили небольшие серьги, к которым подвешивались другие, собственно ижорские — «таллукар» — в виде несомкнутого кольца с двумя посеребренными ножками-прутиками внизу. Эти ножки украшались посредине большими камнями. К кольцам «таллукар» крепилось до десяти лент, полукружием спускавшихся по спине. На шею надевали множество ожерелий: у самой шеи — несколько ниток жемчуга, пониже — до двадцати ниток различных бус, затем на ожерелье из драгоценных камней подвешивали один или несколько крестов (эти бусы необходимо было носить всегда).

На ногах носили суконные красные обмотки риват и обувь из сыромятной кожи – поршни (несшитая обувь из одного куска кожи), улиги (сшитая обувь). Узорчатые чулки и «кожаные босовики без ушек» украшались золотым тисненым узором или прошивались блестками.

Мужская ижорская одежда состояла из полотняных штанов и рубахи с поясом, в холодные дни к ним добавлялся полотняный или суконный кафтан, а зимой — тулуп или шуба. На ногах носили кожаную обувь. Большой интерес представляет свадебная одежда ижорского жениха. Льняная рубаха расшивалась богатым орнаментом по вороту, рукавам и груди, украшалась блестками, по ее подолу вышивались кони или подшивался кумач.

Штаны делались из кожи. На ноги жених надевал синие чулки и сапоги и обязательно подпоясывался полотенцем, вышитым его сестрой, — этот пояс считался оберегом от нечистой силы.

Национальные праздники

Самым главным годовым праздником считался Педро (Петров день, день святых первоверховных апостолов Петра и Павла). Обряды земледельческого праздника (ижоры приносили к священным деревьям еду и питье для духов предков) должны были умилостивить души усопших и христианских святых, а также способствовать плодородному году. Не менее торжественно отмечался и Ильин день. На ритуальной трапезе - «братчине» собиралась община всей деревни. Плясали, что было мочи, и пели от души.

У ижор были любопытные свадебные обычаи. Так, обязательным элементом сватовства было курение табака всеми участниками обряда. У ижор даже возникла поговорка: «Если дым появился над домом, значит или пожар, или курят на обручении!» Сразу после церковного венчания жена возвращалась домой к отцу, а жених — в свой дом. Каждый из них по отдельности, со своими родственниками, праздновал это событие и принимал свадебные подарки.

На следующий день молодой с родней ехал забирать нареченную. После угощения и пения «отъезжей» песни все собирались в доме новобрачного. За стол садились все, кроме молодой жены. Ей полагалось стоять у дверей и кланяться на обе стороны, приглашая гостей к угощению. В ходе свадебного пира пели особые песни, поучающие молодых, как вести себя в семейной жизни. Мужчина считался главой семьи, но роль женщины была высока. Она решала хозяйственные, бытовые вопросы, почиталась мужем и детьми.

Жизнь

О хозяйственных занятиях ижор в далеком прошлом известно мало. Очевидно, что эти, когда-то охотницко-рыболовецкие племена, освоили со временем и земледелие. Среди податей, которые платило в средние века население Ижорской земли, значились уже различные земледельческие и животноводческие продукты: зерновые, лен, конопля, мясо, а также воск и мед. Упоминается среди податных продуктов и рыба. С течением времени рыболовецкий промысел остался основным занятием приморских групп ижор, при этом они вели и крестьянское хозяйство.

Недостаточность земельных наделов, скудость почв, особенно в приморских районах, и нехватка пастбищных угодий не позволяли в дальнейшем развить интенсивные формы сельского хозяйства. Только в пореформенный период некоторым крестьянам удавалось прикупать землю или расширять поля, поднимая новь. Но в целом сельское хозяйство обеспечивало лишь собственные потребности семьи – и то не всегда. Рыболовство же позволяло выручить какие-то деньги, необходимые как для уплаты податей, так и для приобретения различных необходимых товаров.

Рыбу использовали и для собственных нужд, для заготовки впрок ее в основном сушили. На продажу шла рыба зимнего улова, когда ее можно было сохранить в замороженном виде. Это была преимущественно косяковая мелкая рыба, салака и корюшка. Лов велся подводными неводами, рыбакам приходилось уходить далеко в море, на десятки километров, вплоть до финских островов. В таких случаях рыбаки стояли на квартирах у финнов, что обеспечивало им какой-то минимум жизненных удобств. Но по большей части артель отправлялся на лов, захватив с собой «будку» – деревянный дощатый домик, который ставили на полозья и везли по льду на лошадях. В будках спали, варили еду, чинили снасти. На лед с мужчинами, занимавшимися непосредственно ловом, шли зачастую и женщины, которые помогали выбирать рыбу из сетей, чинили снасти, заботились о еде и одежде рыбаков.

Рыбу обычно сбывали через перекупщиков, которые приезжали к месту лова по льду или на берег, где улов хранился в ямах, выкопанных в снегу. Шла рыба на продажу без точной меры и за бесценок. Несколько дороже продавалась крупная морская и речная рыба – судак, щука – ее возили рыбаки сами в Петербург в бочках со льдом. Особую статью составлял лов миноги, которая водилась преимущественно в р. Луге. Ее ловили с помощью небольших, сделанных из лучины мереж, которые крепились в ряд на длинной веревке. Мережами из сетевого полотна широко пользовались для лова рыбы, как в пресных водах, так и на море. Сети очень долго вязали из домашней нити, покупать ее стали лишь в начале XX века. Прядение нити и вязание сетей были в основном занятием женщин, хотя это делать умели, разумеется, и мужчины. Зимой женщины нередко собирались на посиделки именно для вязания сетей. Девочек учили плести сети с ранних лет, еще и в наши дни старые женщины рассказывали, как в детстве они должны были за день вывязать сеть на определенную длину – от сделанной накануне отметки углем на законченной уже части сети.

Летом на лов выходили на небольших баркасах, парусных и весельных лодках. Строили их местные мастера. Парусники служили и для перевозки различных грузов в Петербург, что давало некоторый дополнительный заработок. Возили в столицу строительные материалы (гравий, песок, камень), дрова и т. д.

Особую статью дохода составлял сплав леса, которым занимались на реках Луге и Систе. По Луге лес гнали с юга от Осьмина, лес шел плотами и молем. На долю сплавщиков на Нижней Луге приходилась нелегкая работа перегона леса с Луги через извилистую реку Россонь в Нарву, по которой он шел до Усть-Нарвы. Лес нужно было также выкатывать на берег. Это была тяжелая, хотя и неплохо оплачиваемая работа. Как говорили местные крестьяне, здесь «жили багром». Работали и на лесоповале дровосеками.

Какие-то доходы приносила и продажа плодов своего труда в городе. Петербургский рынок поглощал самые различные продукты, и в губернии действовало множество перекупщиков – «маклаков», приобретавших у местных крестьян собранные в лесу грибы и ягоды, домашнюю птицу и яйца, лыко для мочала, веники и метлы и т.д.

Ремесла в крае были развиты в целом слабо, хотя известны некоторые местные мастера, которые занимались обработкой кож, экипажными работами – делали сани, телеги, деревообделочным промыслом – изготовляли бондарную и токарную посуду, прялки, различный инвентарь: например, грабли, решета, корзины. Но работали в основном на местный рынок или по заказу соседей. В деревнях Малое и Большое Стремление до 1930-х годов было развито гончарство. Изготовляли домашнюю утварь – горшки, кринки, миски, а также расписные игрушки для детей. Товар распродавали на местных ярмарках, даже возили в Финляндию.

Было немало хороших строителей, как плотников, так и печников. Это давало определенные заработки, так же, как и работа в сельском хозяйстве по найму, на которую посылали обычно молодежь. Мальчиков отправляли в подпаски, девушек – работать на огородные хозяйства, процветавшие под Петербургом. В город в прошлом идти на заработки, не зная русского языка, не решались.

Но с течением времени работа в городе стала играть все большую роль. Отчасти это было обслуживание городского населения: работали дворниками и истопниками, банщиками и прислугой в трактирах и ресторанах. Девушек брали в качестве прислуг и нянь. Но часть отходников работала на фабриках и заводах, причем в западных частях губернии девушки шли обычно работать на Нарвские ткацкие фабрики.

Жилище

Ижорские деревни были необычайно красивы. Они располагались на высоких холмах, чтобы было видно море, или по берегам рек. Дома ставили вдоль длинных улиц и строили из бревен, а ставни окон делали резными или расписными: разноцветными красками мастера рисовали на них синие розы, букеты цветов, геометрические узоры. Соломенные крыши домов сверху прижимались длинными жердями, верхние концы которых, перекрещенные над гребнем крыши, были вырезаны в виде птичьих голов и носили название харакат (сороки). Вечерами на фоне закатного неба ряды парных птичьих голов четко вырисовывались над домами, отчего деревня казалась почти сказочной.

Обстановка внутри дома была довольно простой: большая русская печь с узорными резными деталями, стол, лавки, круглые сундуки-кадки для хранения приданого. Сочетание черного от копоти, «бархатного» потолка и желто-медовых стен, мебели и деревянной посуды производило чарующее впечатление. Оно усиливалось благодаря красиво вышитым полотенцам, которые невеста перед свадьбой развешивала над всеми окнами и на всех крюках.

Ижорская еда была бесхитростной, но она своей ясной простотой радовала всех и в тяжелые дни ловли рыбы на заливе, и в короткие праздничные дни, когда важно было не только порадовать свою семью, но и обильно накормить всех приехавших гостей.

Главной старинной едой были каши из ячменя и ржаной хлеб. Раз в неделю ижоры выпекали хлеб лейбя – большие высокие караваи из кислого ржаного теста. Хлеб ели с каждой едой. Часто крошили хлеб, добавляя к нему подсолнечное или льняное мало, соль и резаный лук. Любили дети и пожилые люди покрошить уже черствый ржаной хлеб в размятую вместе с молоком чернику.

Кроме обычного ржаного хлеба ижоры выпекали особые обрядовые хлеба: свадебный каравай куппеэлилейбя («купельный хлеб») в виде высокого каравая, который непременно украшали узорами – «кружками» и «ямками». А древний ржаной хлеб ристилейбя («крестовый хлеб») готовили в особые дни перед Пасхой. На такой круглый хлеб иконой, взятой из святого угла дома, наносили изображение креста, и только потом ставили в печь. Им угощались в праздник Эйяпяйвя (Пасха Христова), а часть берегли до праздника Юрги (Юрьев день) и скармливали скоту, чтобы животные были здоровы и уцелели летом.

Хозяйки в весенний День жаворонков выпекали небольшие хлебцы киурулейбя («жавороночный хлеб») из ржаной муки на дрожжах и постном масле. В его состав должно было входить 12 компонентов («как в Святой дюжине»): кроме воды, муки и соли – святая вода, куски золы и т. д. На такие круглые хлебцы обязательно наносили узоры – «кресты». 

Особые хлебцы сатула («седло») с целым яйцом пекли к «лошадиному» празднику Лаари – Дню св. Флора и Лавра, угощая ими лошадей. Было свое угощение ламмазлейбя («овечий хлеб») и для «овечьего» праздника Настосья – Дня святой Анастасии.

Только в начале XIX века в ижорских деревнях появился картофель, который ижоры прозвали маамунат («земляные яйца»). И спустя немного времени все ижоры говорили: «Картофель важнее хлеба! Без него не прожить!» Каждое утро хозяйка варила в большом чугуне неочищенный картофель. Его ели и утром, и изготавливали из него разные блюда в течение дня: муналохку («картофельный кусок») – картофель, запеченный со сметаной, картофельное пюре мунавэлли («картофельная каша»), картофель с сухими грибами хаввотту муна («запеченный картофель»).

Ижоры – рыбаки, поэтому рыба всегда была на их столе. Салака и корюшка, окунь и щука, минога и налим, сырть и плотва – все, что давало море, оказывалось в глиняных ижорских латках. Не случайно соседи ижор – вожане и ингерманландские финны – часто в шутку называли сойкинских ижор «душителями рыбы». Рыбу сушили, солили, из нее варили уху, делали пироги. В каждом доме хозяйки варили рибакан кала («рыба по-рыбацки»): салаку брюшками вверх плотно клали на сковороду, наполовину залив водой и добавив соль и зеленый лук, и «парили» ее в печи или на плите. Это блюдо называлось также саарен суппи («островной суп»). Его готовили и рыбаки при проживании в деревянных «будках» на льду и на островах во время зимнего лова. А самый быстрый способ приготовления салаки – калапайссиккаат («рыбные поджарки») или «салака на кочерге»: салаку просто укладывали на край кочерги и жарили, держа кочергу на открытом огне в печи. Также быстро ижоры готовили салаку и на полене.

По праздникам и при тяжелой работе готовили еду с мясом. Тогда на столах появлялось и самое сытное ижорское блюдо – запеченный в горшочке соус войкастэ («масляный соус») из яиц, масла и сливок или сметаны. В такой соус обмакивали куски хлеба, поэтому позднее такой соус получил русское название «маканье».

Вкусной молочной едой было коккоймайдо («костровое молоко»). Этот вариант домашнего сыра готовили один раз в году – на третий день после отела коровы, когда молоко было особенно жирным. Такое молоко наливают в горшок, а когда оно становится простоквашей, запекают в молочном горшке в печке. Перед этим на поверхность простокваши обязательно опускали взятый из печки горячий уголек. Поэтому сыр и называли «костровым» – ведь по-ижорски коккой означает ритуальный костер, который зажигали ижоры в ночь на Иванов день. Костер должен был защитить деревню от бед и болезней, а уголек в сыре – сохранить телят.

Обычной едой были ржаные пироги пииракат с капустой, грибами, поджаренным салом. Когда готовили тесто для хлеба, тут же часть его оставляли на пироги. На праздниках не обходились без закрытых пшеничных пирогов с разнообразной начинкой, ягодных и творожных круглых ватрушек ватрускат. Были в ижорских деревнях и свои непривычные для других мест невероятно вкусные пироги с тушеной кислой капустой и с двухслойной начинкой из капусты и жареной салаки.

Из капусты варили постные и мясные щи, ее тушили в свежем и квашеном виде. В каждом ижорском доме были блюда из свежих и соленых грибов, часто заваривали толокно. Непременно готовили и блюда из яиц. Любили ижоры готовить пэккирээхтила («шпиковая сковорода») – яичницу с обжаренным соленым салом. Иногда ломтики сала томили в латке в печи, ели, окуная в жир, хлеб или блины.

Собирали и заготавливали клюкву, малину, бруснику, чернику. Чернику ижоры сушили на печке, а потом добавляли в чай, клали в пироги. Вместе с ней варили и манную кашу и заливали ее уже в тарелке молоком – блюдо мустиккапудру («черничная каша») получалось очень красивым: розово-сиреневый «остров» возвышался над молочным «морем».